У этого термина существуют и другие значения, см. Экстаз (значения).
Экста́з (от др.-греч.ἔκστασις — «смещение, перемещение, исступление, восхищение, отход в сторону, восторг», от ἐκ — «из, от, с» и στάσις — «место стояния») — повышенное настроение с переживанием высшей степени радости, восторга, воодушевления, ликования, необыкновенного захватывающего счастья, с отрешённостью от реальности[1][2].
Термин зафиксирован ещё в античной литературе: Аристотель[3], Плутарх[4], Плотин[5]. В древнегреческой философии экстаз — это выход человека за пределы вещественно-психической данности (термин заимствован из области религиозных мистерий)[6].
В психиатрии экстаз — исступлённо-восторженное эмоциональное состояние, сопровождающееся аффективным сужением сознания, ощущением растворения своего эго в объекте восторженного отношения (то есть, утратой способности осознавать собственную идентичность), значительным ограничением контактов с реальностью и двигательной заторможённостью (в некоторых случаях возбуждением)[1][2].
Оргастический экстаз — экстаз, ощущаемый во время оргазма.
Пантепетический экстаз — экстаз с ощущением слияния с космосом.
Религиозный экстаз — экстаз в состоянии религиозного транса.
Эпилептический экстаз — экстаз в качестве самостоятельного психического припадка при височной эпилепсии.
Подход Мантегацци
Паоло Мантегацца, итальянский врач, автор книги «Экстазы человека» (книга издана по-русски в 1890, переиздана (репринт) в 1995) выделяет следующие разновидности экстаза[14]:
Аффективные экстазы.
Экстаз любви — романтической и т.п.
Экстазы семейной привязанности, дружбы, любви к ближнему, самопожертвования (альтруистические экстазы).
Классик английской спиритуалистской литературы Фредерик Майерс писал, что «экстаз является весьма распространённым религиозным проявлением»[15]. Среди всех субъективных религиозных переживаний экстаз является сравнительно общедоступным и психологически наиболее достоверным. Об экстазе говорится практически во всех религиях.
«От шамана дикарских племен до Будды, Магомета и апостолов-мистиков — Иоанна, Петра и Павла — мы встречаемся со сходными психологическими свидетельствами, сколь бы ни были значительны психологические, интеллектуальные и нравственные различия между этими людьми».[15]
Верующие считают, что через религиозное созерцание можно достичь состояния общения с Богом, в котором «душа пребывает в Боге и Бог в душе», однако, оно не является завершающей стадией единства с абсолютом. Многие великие созерцатели описывают отдельно и считают более возвышенной, чем молитва единения, группу определённо экстатических состояний, когда концентрация душевной энергии на трансцендентном столь полна и кипение жизни в этой точке столь интенсивно, что человек погружается в транс и на какое-то время перестаёт осознавать внешний мир[16]. В обычном созерцании человек не следит за внешним миром, но и не абстрагируется полностью. В экстазе же человек не может осознавать внешний мир. Никакие сигналы из этого мира не достигают его, включая даже самые настойчивые — ощущения физических страданий.
Например, в экстазе (в исступлении) находился апостол Пётр, когда согласно книге Деяния святых апостолов, пребывая на молитве в городе Иоппии, в видении получил от Бога откровение о том, что необходимо принимать в церковь не только иудеев, но и язычников:
Услышали Апостолы и братия, бывшие в Иудее, что и язычники приняли слово Божие. И когда Пётр пришёл в Иерусалим, обрезанные упрекали его, говоря: ты ходил к людям необрезанным и ел с ними. Пётр же начал пересказывать им по порядку, говоря: в городе Иоппии я молился, и в исступлении (ἐκστάσει) видел видение: сходил некоторый сосуд, как бы большое полотно, за четыре угла спускаемое с неба, и спустилось ко мне. Я посмотрел в него и, рассматривая, увидел четвероногих земных зверей, пресмыкающихся и птиц небесных. И услышал я голос, говорящий мне: «встань, Пётр, заколи и ешь». Я же сказал: «нет, Господи, ничего скверного или нечистого никогда не входило в уста мои». И отвечал мне голос вторично с неба: «что Бог очистил, того ты не почитай нечистым». Это было трижды, и опять поднялось всё на небо.
Античный философ-идеалист, основатель неоплатонизма Плотин ввёл в философию понятия экстаза как «выхода из себя», — методе возвращения к «Единому» (др.-греч.Ἕν), помимо описанных Платоном методов добродетели, диалектики и любви[17]. В экстазе человек якобы касается первосущности, стоящей выше всякого постижения и порождающей собой всё многообразие вещей путём эманации. В «Эннеадах» философ использует термин «экстаз» при описании сверхумного созерцания, когда душа (др.-греч.ψυχή), отбросив всё интеллектуальное и чувственное, возвышается над областью бытия-ума (нуса, др.-греч.νοῦς) и с воодушевлением непосредственно соприкасается со сверхбытийным Единым[6]. Им также указывалось, что для достижения экстаза предварительно требуется достигнуть катарсиса (др.-греч.κάθαρσις), пройти все этапы добродетельной жизни и возвыситься над «хороводом добродетелей»[6].
Согласно Плотину, высшая жизненная задача исчерпывается возвращением к высшему, божественному, истинному; вознесением над земным измерением жизни. Обожествление требует от человека отстранения от собственной чувственности, бескорыстного отношения к миру, отвлечённого мышления (арифметическое, геометрическое), любви к прекрасному (единому), чистого умозрения (созерцания в тишине — исихия) и, наконец, восхищения, экстаза, в котором человеческая душа якобы становится единой с первичным божеством, сливается с ним.
Плотин так описывает экстаз слияния:
«Тогда душа ничего не видит и не различает ни перед собою, ни в себе самой. Она словно бы становится чем-то другим, прекращает быть собою и принадлежать себе. Она принадлежит Богу и едина с ним, как в концентрических окружностях одна в другой. …Поскольку в этом единении с божеством не может быть разделения, и воспринимающий должен быть тем же, что и воспринимаемое [чистое созерцание], постольку у человека остаётся представление о Боге лишь в том случае, если он способен сохранить в себе воспоминание о достижении этого единства и пребывании в нём… Ибо при этом ведь ничто не шелохнётся в нём, ни гнев, ни желание, ни рассудок ни даже интеллектуальное восприятие [в том числе и диалектическое рассмотрение!] — ничто не может привести его в движение, да будет нам позволено так выразиться. Находясь в экстазе, пребывая в отрешенном одиночестве наедине с Богом, человек вкушает подлинную безмятежность»[18].
Экстаз Плотина характеризуется ощущением очищения, вечности, божественного восторга, которому чуждо всё земное. Согласно Плотину, экстаз — высшее духовное состояние.
В христианстве высшее духовное состояние — обожение, то есть, что в патристической литературе называется «богоусыновлением», «богоуподоблением», «изменением в бога», «превращением в бога», «обожением».
Идея «обожения» (др.-греч.θέωσις) была центральным пунктом религиозной жизни востока, вокруг которого вращались все вопросы догматики, этики и мистики[19].
Плотиновское понимание экстаза было воспринято христианской патристикой (Псевдо-Дионисием Ареопагитом, Аврелием Августином)[6]. Плотин, античный философ-идеалист, основатель неоплатонизма, также в своём учении говорил о достижении высшего духовного состояния, о соединении с божеством, о единении с ним в экстазе. Однако плотиновский экстаз и христианское обожение не одно и то же. Плотиновский экстаз является результатом интеллектуальной деятельности, процессом, в котором не предполагается какого-либо участия человеческого тела. В его философии, тело — отголосок земного, материального, оболочка, из которой надо выбраться, чтобы слиться с чистейшим абсолютным духом. Также философ не говорил о молитве как пути к боговидению. У христианских же мыслителей достижение Бога считается плодом молитвенного труда, тело тоже приобщается к божественной энергии, входящей «во вся составы, во утробу (во внутренности), в сердце». В христианстве именно Иисус Христос считается единственной личностью, открывающей человеку божественную реальность, а Плотин не знает христианской концепции о боге, который «стал хлебом, пищей, питанием для души и тела»[20].
Православный архимандрит Киприан (Керн) утверждал, что обожение Плотина, или экстаз, — это растворение в Едином до полной утраты собственной индивидуальности, тогда как христианский молитвенный экстаз считается верующими наивысшим приобщением к божественному свету без утраты своей личности, взаимопроникновением Бога и человека как двух личностей, становящихся «равными»[21].
Согласно российскому историку и богослову К. Е. Скурату, результатом постоянного молитвенного общения с Богом является более тесное соединение с ним — созерцание и экстаз. Экстаз — высшая форма молитвенного состояния и нравственного совершенства. Если созерцанием называется деятельность, заключающаяся в божественном размышлении и в постоянной молитве, то на высшей ступени созерцания наступает особое духовное состояние, которое называется у святых подвижников «умным созерцанием», «духовным зрением», «ведением», «умным видением», «изумлением» и «высшим видением»[22]. То есть не молитва, а пребывание в «восхищении» или «экстазе». По утверждению богослова, через религиозный экстаз достигается нравственное совершенство, «совершается обновление растлённого грехом естества человеческого, тоньше становятся душевные чувства, и естество наше вновь приобретает свойство ангельское; оно соделывается новою тварью и опять соединяется с Богом, делается участником божественных совершенств, приобретает богоподобие»[23].
В современности понятие экстаза постепенно теряет религиозный смысл[6]. Фридрих Ницше связывает экстаз со стихийным, оргиастически-иррациональным началом человека и культуре, а романтиками он воспринимается как поэтический восторг[6]. В психиатрии экстаз относится к гипертимическим аффективным расстройствам (расстройствам настроения); иногда встречается как свойство акцентуации характера или расстройства личности[24].
Примечания
↑ 123Жмуров В. А.Экстаз // Большая энциклопедия по психиатрии. — 2-е изд. — М.: «Джангар», 2012. — 864 с.
Костецкий В. В. «Человек в экстазе. Опыт философского осмысления». — Екатеринбург, 2000.
Дорофеев Д. Ю.Человек в экстазе // Вестник Русского Христианского гуманитарного Института. СПб.: Издательство Русского христианского гуманитарного института (РХГИ). 2004. — № 5. — С. 73-92.